[mikaeru-k]

Мы с А. обсуждали мою бунтарскую натуру. Я не пристала к тысяче человек только потому, что мне надоело краснеть за каждое сказанное слово, что бы я ни имела в виду. У меня всегда есть что спросить у милиционеров, у толстозадого красавчика, ведущего пары, у детей, работающих начальниками станции на Детской железной дороге. Я обожаю задавать вопросы с пустым рыбьим выражением лица. Поэтому я задаю их Ане: “А если бы Дэка жил в Нальчике, и вам пришлось переехать в Японию, чтобы жить на пособие, то ты бы была с ним? А если бы он собрался проявить себя в джихаде, то ты бы ему разрешила участвовать? А если бы у него был 42 размер ноги? А ты встаешь в 7:40? А почему шабат по пятницам?” Мои вопросы совсем не смешные, но я обожаю заливаться после них тем, что я называю смехом. Может, я когда-нибудь буду первой актрисой на свете, краснеющей в кадре.
— Ну ты можешь пикапить ночью, как человек-мотылек. Ходить по фермам и заглядывать в окна.
Я подумала, что ночью буду синим чулком с бабочкой на лице.

Мы ездили снимать НОЧНОЙ ФИЛЬМ, и я фотографировала всех, потому что собираюсь делать тридэ модельки.
О форме и вопросах: в “Уловке-22” (хотя я предпочитаю перевод в “Поправке-22”) самые увлекательные и мастерские диалоги на свете. Прощайте, Розенкранц и Гильденстерн!

Диалоги Йоссариана и Орра

Йоссариану не удалось присмотреться после госпиталя ко всем в эскадрилье, потому что на месте были только Орр да мертвец из их палатки. Мертвец из их палатки очень досаждал Йоссариану, хотя он никогда его не видел. Делить палатку с мертвецом никому не понравится, и Йоссариан даже ходил несколько раз в штаб — жаловался на мертвеца сержанту Боббиксу, который неизменно отказывался признать, что мертвец существует, и спорить с ним было трудно. Но еще труднее было спорить с майором Майором, высоким и костлявым командиром эскадрильи, немного похожим на удрученного Генри Фонду, который выскакивал из палатки в окно всякий раз, как Йоссариан прорывался к нему, сломив сопротивление сержанта Боббикса. А попробуй-ка уживись по-человечески с мертвецом! Мертвец этот портил жизнь даже Орру, с которым тоже нелегко было ужиться и который встретил Йоссариана, когда он вернулся из госпиталя, равнодушным «Привет», не отрываясь от возни с форсункой для подачи топлива в печку, украсившую стараниями Орра их палатку, пока Йоссариан лечился.

— Чем это ты тут занимаешься? — осторожно спросил его Йоссариан, хотя все и так было ясно.

— Да вот форсунка, понимаешь ли, подтекает, — ответил Орр. — Надо починить.

— Прекрати, пожалуйста, — сказал Йоссариан. — Это действует мне на нервы.

— Когда я был мальчишкой, — тотчас же отозвался Орр, — я ходил с дынькой за пазухой. Пристрою под рубашкой и хожу.

Йоссариан отставил в сторону свой вещевой мешок и настороженно замер. Однако после минутной паузы все же не выдержал.

— Для чего? — спросил он.

— А чтоб не совать за пазуху арбуз, — победно хихикнув, ответил Орр.

Он стоял на коленях в глубине палатки и терпеливо, безостановочно возился с форсункой — разбирал ее, аккуратно раскладывал на бетонном полу маленькие детальки, внимательно считал их, потом брал каждую в руку и подолгу рассматривал, будто никогда ничего похожего не видел, а потом, тщательно собрав форсунку, принимался неторопливо разбирать — снова и снова и снова и снова и снова и снова, — без устали и с большим интересом, споро, спокойно и методично. Йоссариан напряженно следил за этой бесконечной возней и понимал, что вскоре Орра придется убить. Он посмотрел на охотничий нож, подвешенный мертвецом в день приезда к раме противомоскитной сетки. Нож висел рядом с пустой кобурой, из которой Хавермейер украл мертвецов пистолет.

— Когда мне не удавалось добыть дыньку, — продолжал Орр, — я совал за пазуху небольшой арбуз. По размеру-то он примерно с дыньку, но форма у него гораздо хуже — хотя не в форме, конечно, дело.

— Для чего ты совал за пазуху дыню или арбуз? — спросил его Йоссариан. — Вот что мне хотелось бы узнать.

— А чтоб не ходить с камнем за пазухой, — объяснил ему Орр. — Что ж я, по-твоему, злодей?

— Для чего, — со злобным восхищением повторил Йоссариан, — ну скажи ты мне на милость, для чего тебе, треклятому золоторучному починяльному отродью, понадобилось ходить со всяким дерьмом за пазухой?

— Не с дерьмом, — отозвался Орр, — ас дынькой. Я ходил с дынькой за пазухой. Ну, правда, когда у меня не было под руками дыньки, я ходил с арбузом. За пазухой.

Орр хихикнул. Йоссариан твердо решил молчать — и промолчал. Орр терпеливо выжидал. Йоссариан оказался терпеливей.

— Так и ходил — с дынькой, — сказал Орр.

— Зачем?

— За пазухой, за чем же еще! — радостно подхватил промашку Йоссариана Орр. — Я ж тебе говорил.

Йоссариан одобрительно усмехнулся, но смолчал.

— Странная штука, — снова углубившись в работу, пробормотал Орр.

— А чего тут странного?

— Да мне всегда хотелось…

— Ох и зануда, — сообразив, что опять попался, вздохнул Йоссариан. — Так зачем…

— За пазухой, сколько раз можно объяснять? Мне, понимаешь ли, всегда хотелось грудь колесом.

— Колесом?

— Опять ты за свое! Не в форме дело, я ж тебе говорил. Мне хотелось, чтоб у меня была могучая грудь. Мощная, понимаешь? На форму мне было наплевать. Я хотел выглядеть могучим и старался переупрямить природу, вроде тех психов, которые мнут с утра до ночи резиновые мячики в руках, чтобы у них выросли здоровенные кулаки. Я и мячики в руках мял…

— Для чего?

— Для рук, для чего же еще? Возьму в каждую руку по мячику и мну.

— Да зачем ты их мял?

— А затем, что мячики…

— Лучше арбуза?

Орр засмеялся и отрицательно покачал головой.

— Нет, мячики мне были нужны для сохранения репутации: если б кто-нибудь сказал, что у меня камень за пазухой, я бы раскрыл ладони, и он понял бы, что не камень, а мячики и не за пазухой, а в руках. Трудно не понять, верно? Только вот не уверен я, что меня понимали: иногда, бывало, поглядит человек на мои здоровенные кулаки — я ведь их здорово мячиками укрепил — и думает, что у меня камень за пазухой.

Йоссариан поглядел на крохотные кулачки Орра и решил, что у него за пазухой все же сердце, а не камень.

Сердце, правда, весьма скрытное и лукавое, так что продолжать с ним разговор не имело смысла. Йоссариан прекрасно знал Орра — и знал, что черта с два от него добьешься, зачем ему нужна была грудь колесом. Так же в точности, как невозможно было от него добиться, почему случайная ночная партнерша лупила его однажды утром по башке своей туфлей в тесном коридорчике римского борделя, рядом с открытой дверью комнатенки, где ютилась обычно младшая сестра любимой шлюхи Нетли. Здоровенная и рослая, дебелая и длинноволосая, с ярко-голубыми венами под матово-золотистой кожей, она выкрикивала ругательства и высоко подпрыгивала, держа туфлю в правой руке и стараясь лупить его точно по макушке острым, как гвоздь, каблуком. Оба они были голые, да и те, кого взбудоражил поднятый ими шум, тоже стояли голые на порогах своих комнатенок — по голой паре в каждом дверном проеме, — и только два человека были среди них одеты: скромная старуха, которая укоряюще квохтала, да похотливый старикан, который сладострастно смотрел на них и радостно хохотал с видом завистливого, но чванливого превосходства. Девка вскрикивала, а Орр хихикал. Каждый раз, как она ударяла его острым каблуком по голове, он хихикал все громче, распаляя ее все пуще, и она подпрыгивала все выше, так что ее пышные телеса сотрясались все страшней и роскошней, а звук от удара становился все короче и резче. Девка вскрикивала, а Орр хихикал, и она лупила его, пока наконец не угодила ему точнехонько в висок — звук получился отрывистый и четкий, как выстрел, — после чего хихиканье прекратилось, а Орра отправили на носилках в госпиталь с неглубокой ранкой на виске и легким сотрясением мозга, так что он избавился от полетов только на двенадцать дней.

Никто не смог дознаться, что же у них произошло, даже квохтавшая старуха и хохотавший старик, а уж им ли, казалось, было не знать обо всех происшествиях в этом громадном борделе с его бесконечными, дверь в дверь, комнатенками по обеим сторонам узких коридоров, разделенных просторной гостиной с одной-единственной лампой и зашторенными окнами. Встречая потом Орра, пышнотелая шлюха проворно задирала платье и презрительно материла его, а когда он прятался с опасливым хихиканьем за спину Йоссариана, принималась хрипло хохотать. Но что именно Орр сделал или хотел или не сумел сделать за плотно прикрытой дверью, так и осталось для всех тайной. Его партнерша не рассказала об этом ни своим товаркам по борделю, ни постоянным посетителям вроде Нетли или Йоссариана. Орр, пожалуй, мог бы сейчас проговориться, однако Йоссариан твердо решил не вымолвить больше ни слова.

— Так хочешь узнать, для чего мне понадобилась могучая грудь? — спросил его Орр.

Йоссариан демонстративно промолчал.

— А помнишь, как та девица, которую от тебя воротит, долбила меня минут пятнадцать, если не все двадцать, по башке? Так хочешь узнать — почему?

Нет, невозможно было себе представить, за какие провинности она вдруг стала лупить его туфлей, но не разозлилась все же настолько, чтобы просто схватить за ногу да и шмякнуть башкой об стену. Сил у нее на это, безусловно, хватило бы. Гномик Орр с его заячьими зубами и глазами навыкат был даже меньше Хьюпла, который жил как дурак на территории административного отдела, где стояла палатка Обжоры Джо, регулярно будившего неистовыми воплями всех соседей.


Орр глянул через плечо на Йоссариана, и тот увидел под его чуть вздернутой верхней губой по-заячьи крупные зубы. Орр протянул к тумбочке руку, вынул оттуда бутылку теплого пива, откупорил ее и передал Йоссариану. Никто из них не произнес ни слова. Йоссариан слизнул вспузырившуюся над горлышком пену и запрокинул голову. Орр следил за ним, коварно ухмыляясь. Йоссариан смотрел на него настороженным взглядом. Орр негромко, с присвистом хмыкнул и отвернулся к печке. Йоссариан встревоженно напрягся.

— Не начинай! — умоляюще предостерег он Орра. — Не начинай возню со своей печкой.

— Да я уже почти кончил, — чуть слышно хихикнув, отозвался Орр.

— Не кончил, а собираешься начать.

— Видишь? Форсуночка. Почти собранная.

— А ты примеряешься ее разобрать. Думаешь, я не изучил тебя, починяльное отродье? Ты же тыщу раз меня этим доводил.

— Да она, понимаешь ли, здорово текла, — ликующе встрепенувшись, объяснил ему Орр. — А теперь только слегка подтекает.

— Не могу я на тебя смотреть, — тусклым голосом сказал Йоссариан. — Если б ты возился с какой-нибудь большой штуковиной, меня бы это не донимало. А у твоей форсунки столько малюсеньких фигушечек, что я не могу без дрожи смотреть, как ты всаживаешь всю свою энергию в эти треклятущие, никому не нужные крохотулины.

— Зря тебе кажется, что раз они маленькие, то уж никому и не нужны.

— А по мне — один черт!

— Это то есть как?

— А так, что выдрючивайся со своей печкой без меня. Тебе, счастливому недоумку, никогда не понять, что значит чувствовать себя, как я сейчас. Когда ты колдуешь над этими мелкими фиговинами, со мной начинает твориться что-то непонятное. Мне становится трудно тебя выносить. Ты вроде бы ничего плохого не делаешь, а я еле-еле перебарываю искушение хряснуть тебя бутылкой по башке или всадить тебе в спину вот тот охотничий нож. Ты меня понимаешь?

— Я не буду разбирать сейчас форсунку, — понимающе кивнув, пообещал Орр и принялся ее разбирать — с такой неспешной, терпеливой, неустанной, упорной и кропотливой тщательностью, с такой безгранично отрешенной миной на топорном деревенском лице, что ему, казалось, даже и не надо было думать о своем занятии.

— Какого черта ты так торопишься с этой идиотской печкой? — злобно прокляв Орра и поклявшись себе не замечать его, но мгновенно нарушая свою клятву, спросил Йоссариан. — Ведь тут сейчас пекло жарче некуда. Мы, возможно, пойдем чуть позже купаться. Так с чего ты вдруг начал думать о холодах?

— Дни укорачиваются, — философски заметил Орр. — Мне хочется управиться с этой работой, пока у меня есть время. Когда я кончу, ты сможешь обогреваться самой лучшей в эскадрилье печкой. Автоматическая подача топлива позволит тебе жечь ее всю ночь, а эти металлические пластины будут равномерно распределять жар по всей палатке. Если ты поставишь перед сном каску с водой на это вот место, то, проснувшись, сможешь умыться горячей водой. Замечательное удобство, верно? А если тебе захочется сварить яйца или суп, ты просто поставишь на печку котелок и зажжешь огонь.

— Почему это у тебя на языке только я один? Ты-то куда собираешься сгинуть?

— А кто ж его знает! — радостно встряхнувшись, воскликнул Орр и нелепо заклацал зубами в дребезжащем смешке. Потом, все еще посмеиваясь, невнятно добавил: — Если меня будут по-прежнему то и дело сбивать, один только бог знает, где я в конце концов окажусь.

— Послушай, Орр, — сочувственно сказал Йоссариан, — а почему ты не попытаешься освободиться от боевых вылетов? У тебя есть серьезные основания этого добиваться.

— Так у меня же всего восемнадцать вылетов.

— Но тебя почти все время сбивают. Ты же чуть ли не каждый раз или топишь самолет в море, или совершаешь вынужденную посадку на материке.

— Да я не против. Мне даже нравится. Ты бы попробовал как-нибудь, когда тебя не назначат ведущим бомбардиром, полететь на боевое задание со мной. Просто ради шутки. Для смеха. — Орр снова хихикнул и весело покосился на Йоссариана.

— Меня постоянно назначают ведущим, — пряча глаза, сказал Йоссариан.

— Ну а когда не назначат? Знаешь, что ты сделал бы, если б у тебя правильно работали мозги? Ты пошел бы к Птичкарду с Краббсом и попросился бомбардиром в мой самолет.

— Чтоб ты меня грохнул об землю или утопил? Нет, не нравятся мне такие шутки.

— У нас в полку никто лучше меня не совершает вынужденных посадок. Я бы на твоем месте обязательно попробовал. Просто для практики.

— Для какой такой практики?

— А разве тебе не нужно попрактиковаться в вынужденных посадках? Кхи-кхи-кхик!

— Есть у тебя еще бутылка пива? — угрюмо спросил Йоссариан.

— Чтобы хряснуть меня по башке?

— Как та шлюха в римском борделе? — рассмеявшись, спросил Йоссариан.

— А что, хочешь, я расскажу тебе, почему она долбила меня туфлей по башке? — похотливо хихикнув, осведомился Орр.

— Да я и сам знаю. Мне рассказала шлюха Нетли.

— Не могла она тебе рассказать, — хихикая, как курлычет в дождь водосточная труба, возразил Орр.

Йоссариану стало его жалко. Он был такой уродливый и крохотный! Кто его защитит, если он останется жив? Кто защитит этого бесхитростного и душевного чудика от наглых грубиянов и здоровенных самодуров вроде Эпплби, у которых темно от чванства в глазах и которые растопчут его на своем пути с жестокой радостью или просто не заметив? Йоссариан часто тревожился за Орра. Кто оградит его от мошенничества и злобы, от вражды и самодовольного хамства, от презрительного и барского снобизма — особенно при встречах с женами важных шишек — или от приятельского надувательства местного мясника, который будет подсовывать ему в своей лавочке низкосортное мясо? Орр был веселый и доверчивый простачок с кудрявой шапкой густых пегих волос, разделенных на прямой пробор. Он же почти младенец, игрушка для них для всех, подумал Йоссариан. Они выцыганят у него деньги, совратят жену, затравят детишек. Йоссариана охватила волна сочувственной нежности.

Орр был чистоплотный крохотный чудик с грязными помыслами или, пожалуй, чудесный гномик с золотыми руками, которые неминуемо обрекут его, как считал Йоссариан, на полунищенское существование. Орр умел орудовать паяльником и запросто мог сбить две доски, не расщепив их и загнав гвозди с одного удара. Он искусно сверлил дыры и коловоротом, и дрелью. Ему удалось великолепно обуютить их палатку, пока Йоссариан был в госпитале. Он продолбил или загодя оставил, когда делал пол, траншейку в цементе, чтобы упрятать туда тонкую трубку для подачи топлива, которая тянулась к печке от бака на высокой подставке за стенкой палатки; он смастерил из стабилизаторов от бомб металлический ящичек для дров к камину и положил туда толстенькие березовые полешки; он изготовил деревянные рамочки, покрасил их и вставил туда фотографии пышногрудых девиц в соблазнительных позах из иллюстрированных журналов, а потом повесил эти обрамленные фотографии над камином. Орр умел открывать банки с красками, умел разводить краски, смешивать их и даже, если понадобится, смывать. Он умел пользоваться рулеткой, умел колоть дрова и разжигать огонь. Он умел рыть ямы и мог удивительно ловко, то есть почти не пролив, принести в полной до краев кружке питьевую воду из цистерны, установленной возле офицерской столовой. Он был способен без устали предаваться какой-нибудь пустячной, но кропотливой работе много часов подряд, оставаясь при этом невозмутимым, спокойным и молчаливым, как древний древесный пень. Он превосходно знал законы дикой живой природы, не испытывая ни малейшего страха перед собаками и кошками, жуками, комарами и мошками или пищей вроде требухи и трески.

Йоссариан утомленно вздохнул и принялся размышлять о слухах насчет повторной бомбардировки Болоньи. Форсунка, над которой колдовал Орр, состояла из тридцати семи, не считая корпуса, деталек, в большинстве своем настолько крохотных, что Орру, когда он с ними возился, приходилось подцеплять их ногтями; разбирая, как сейчас, форсунку, он укладывал детальки на пол в строгом соответствии с порядком разборки, и его движения часами не теряли спокойной методичности и углубленной размеренности, прерываясь на мгновение, только когда он скашивал маниакально озорной глаз в сторону Йоссариана. Йоссариан старался на него не смотреть; он сосчитал детальки и понял, что через секунду его охватит буйное безумие. Он зажмурился и отвернулся, но от этого ему стало еще хуже, потому что теперь до него доносились лишь бесплотные звуки — едва слышное и вместе с тем совершенно отчетливое, неумолчное и раздающееся через равные промежутки времени позвякивание почти невесомых железочек, шуршащий шорох орровских движений да его монотонное, с чуть заметной хрипотцой, убийственно ненавистное сейчас для Йоссариана дыхание. Йоссариан сжал кулаки и глянул на охотничий нож мертвеца из их палатки, висящий в ножнах над его койкой. Решив прирезать Орра, он мгновенно успокоился. Мысль об убийстве этого чудика представилась ему столь несуразной, что он завороженно и всерьез отдался ей, как бы под действием необоримого наркотика. Его взгляд плотоядно прильнул к орровскому затылку, где у человека, насколько он знал, расположен мозжечок. Легчайшее движение ножа, и Орр будет убит, что автоматически упразднит их обоюдные, часто мучительные для обоих претензии друг к другу.

— Это больно? — словно бы по велению защитного инстинкта, неожиданно спросил Орр.

— Ты о чем? — пристально глядя на него, спросил в ответ Йоссариан.

— Да ходить с раной на ноге, — загадочно усмехнувшись, проговорил Орр. — Ты вон до сих пор немного прихрамываешь.

— Наверно, просто по привычке, — во второй раз с облегчением вздохнув, отозвался Йоссариан. — Пора, пожалуй, отвыкать.

Орр неуклюже выпростал из-под себя ногу и, вставши на одно колено, повернулся лицом к Йоссариану.

— А помнишь, — мешкотно и как бы с трудом припоминая, начал он, — помнишь ту девицу, которая охаживала меня в Риме туфлей по голове? — Досадливое восклицание Йоссариана вызвало у него удовлетворенный смешок. — Я ведь заключил тогда с тобой сделку. Мы договорились, что если ты ответишь мне на один вопрос, то я расскажу тебе, почему она била в тот день меня по голове.

— Какой еще вопрос?

— Хотелось бы мне узнать, спал ли ты с девицей Нетли.

— Я? — удивленно хмыкнув, переспросил Йоссариан. — Нет, конечно. А теперь скажи, из-за чего та девка била тебя по башке.

— Так вопроса-то я тебе еще не задал, — победно откликнулся Орр. — Я просто сказал, что мне интересно, спал ли ты с девицей Нетли. По ее поведению выходит, что вроде бы спал.

— Не было этого. А как она себя ведет?

— Так, будто ты ей здорово не нравишься.

— Ей, по-моему, никто не нравится.

— Ей нравится капитан Гнус.

— Он всегда показывает, что она для него вроде грязной подстилки. Так, я думаю, любую девку можно завоевать.

— Ты видел у нее на ноге рабский браслет? Там выгравировано его имя.

— Он устроил это, чтобы досадить Нетли.

— Она даже отдает ему часть денег, которые платит ей Нетли.

— Послушай, Орр, чего ты от меня хочешь?

— Ты спал с моей девицей?

— С какой такой, к дьяволу, твоей девицей? Разве у тебя есть постоянная девица?

— Конечно, есть. Та, что била меня туфлей по голове.

— Да вообще-то пару раз было, — припомнил Йоссариан. — А с каких это пор она твоя девица? Куда ты, собственно, гнешь?

— Она тоже тебя не любит.

— Нашел о чем думать! Она, по-моему, любит меня примерно так же, как тебя и всех остальных.

— Она когда-нибудь била тебя туфлей по голове?

— Отстань от меня, Орр. Ты мне надоел.

— Иии-хи-хи-хик! Ну а те тощие графини из Рима, сноха и свекровь, — все настойчивей донимал Йоссариана Орр, — с ними ты когда-нибудь спал?

— Хотелось бы, да не выходит, — честно признался Йоссариан, привычно вспоминая, с какой жадной и разрушительной для него жаждой ласкал он — всегда вприглядку — их вожделенную плоть.

— Они тоже тебя не любят, — резюмировал Орр. — Им нравится Нетли, нравится Аафрей, но только не ты. Тебя все женщины, похоже, не любят. Я думаю, они думают, что ты дурно на них влияешь.

— Все женщины — психопатки, — угрюмо определил Йоссариан, покорно ожидая давно известного ему продолжения.

— Ну а твоя сицилийская девица, — притворно печалясь, продолжал допытываться Орр. — Которая толстая. С плешью. Та потливая лысая толстуха в тюрбане. Она тоже психопатка?

— Я и ей, по-твоему, не нравился?

— Дело не в этом. Мне просто трудно понять, как ты мог лечь в постель с девицей без волос.

— Да как я мог угадать, что у нее нет волос?

— Можно было не сомневаться. Я с самого начала это знал.

— Ты знал, что дна лысая? — удивленно вскричал Йоссариан.

— Да нет, я знал, что форсунка не будет работать, если при сборке останется лишняя деталь, — ответил Орр, клюквенно пламенея от радости, что опять одурачил Йоссариана. — Будь любезен, дай мне, пожалуйста, вон тот сальничек. Вон он, видишь, рядом с твоей ногой?

— Нет тут никаких сальничков.

— Вон он, голубчик, — любовно проворковал Орр и, подцепив с полу ногтями нечто почти невидимое, поднял руку вверх, чтобы показать Йоссариану. — Придется мне, значит, опять ее разбирать.

— Я убью тебя, если ты начнешь. Пристукну на этом самом месте.

— Почему ты никогда со мной не летаешь? — спросил внезапно Орр и впервые посмотрел Йоссариану прямо в глаза. — Вот какой вопрос я хотел тебе задать. Почему ты никогда со мной не летаешь?

— Я же тебе объяснял, — смущенно отвернувшись, забормотал Йоссариан. — Меня почти всегда назначают ведущим бомбардиром.

— Не в этом дело, — покачав головой, возразил Орр. — Просто ты пошел после первой бомбардировки Авиньона к Птичкарду с Краббсом и сказал, чтоб они больше не назначали тебя бомбардиром в мой самолет. Верно я говорю?

— Никуда я не ходил, — чувствуя, что у него горят щеки, соврал Йоссариан.

— Ходил, — спокойно сказал Орр. — Ты попросил их не назначать тебя бомбардиром ко мне, Доббзу и Хьюплу, потому что, мол, не доверяешь нам как пилотам. А Птичкард с Краббсом отказались выполнить твою просьбу, сказав, что это было бы несправедливо по отношению к тем парням, которым придется с нами летать.

— Вот, стало быть, и незачем рассуждать, ходил я к ним или не ходил, — облегченно подхватил Йоссариан.

— Да они ведь с тех пор так больше ни разу тебя ко мне и не назначали. — Орр уже снова опустился на оба колена и повернулся к печке, а голос у него озвучился грустной приниженностью, которая ранила Йоссариана гораздо больней, чем естественная в таком случае обида или горечь, хотя говорил Орр все еще посмеиваясь, как если бы они обсуждали что-нибудь забавное. — А все же зря ты отказался со мной летать. Я, знаешь ли, очень неплохой пилот и вполне смог бы позаботиться о твоей безопасности. Меня и правда много раз сбивали, но ведь не по моей же вине, и никто из моего экипажа ни разу не пострадал. Так-то, сэр. И знаете, что вы сделали бы, сэр, будь у вас на месте мозги? Вы немедленно отправились бы к Птичкарду с Краббсом и попросили б их назначать вас бомбардиром в мой самолет.

— Ты пытаешься мне о чем-то намекнуть? — пригнувшись на своей койке и пристально глядя Орру в глаза, спросил Йоссариан, но увидел перед собой только странную маску, словно бы озаренную изнутри противоречивыми чувствами.

— Иии-хи-хи-хик! — заперхал Орр. — Я пытаюсь тебе рассказать, почему та здоровенная девица в Риме лупила меня туфлей по башке. Да ты не желаешь слушать.

— Ну так расскажи толком.

— А ты попросишься ко мне в самолет?

— Чтоб тебя опять сбили над водой? — рассмеявшись, спросил Йоссариан.

Орра в самом деле опять сбили над водой — когда слухи о повторной бомбардировке Болоньи обернулись правдой, — и он опять умело шмякнул свой самолет в пенисто белесые волны, над которыми собирались, будто перед атакой, черные грозовые тучи. Он едва успел выбраться — как всегда, последним — из самолета, и его плот, на котором он оказался один, сразу же стало относить ветром от плота с экипажем, и, когда за ними приспел, продравшись сквозь пелену редкого косого дождя, спасательный катер, его уже не было видно. Орровский экипаж добрался до расположения эскадрильи только к ночи. А про самого Орра никто ничего не знал.