Из всех моих знакомых я самая старомодная, потусторонняя и больше всех ругаюсь матом. Мне даже okcupid это сказал, а любимый мужчина подарил мне пизду в колонке на lady.tut.by. В детстве я выучила не те слова.



Я же из тех барышень, которые падают в обморок от слова “черт” и пекут суфле, но только тогда, когда им грустно. А потом засовывают его в пизду. Я в сепии Сепира-Уорфа.

Меня вскормили ветхие сосцы. Я еще не умел читать, но уже раскладывал пасьянсы, знал названия всех лекарств. Главное лекарство называлось «Антасман», его принимала бабушка Аня, когда задыхалась. Старушечий лексикон въелся в мою речь. Бабушка Аня таскала меня по своим приятельницам. Они беседовали, слушали музыку на древних патефонных пластинках. К чаю они просили «сахарок» или «медок», словно приспосабливали слова под свое уменьшившееся тело.

С меня и теперь сталось бы завернуть: «Началась такая катавасия!» — поднести руки к щекам. Сказать: «Мальчишки во дворе шалят» — или: «Он только баловаться и озорничать горазд», — и головой покачать.

Даже сальности у меня старушечьи, ветхие, из начала века:

Бабушкина приятельница крупными печатными буквами выводила на листке четверостишие. Я старательно читал по слогам, не находя подвоха, и тогда старухи показывали на вертикаль из заглавных букв, заливались смехом, и я вместе с ними, уже навсегда приученный смотреть на текст не только слева направо, но и сверху вниз.

Меня не интересует ничего, кроме книг (уже не интересуют), дауншифтинга (привет, Димочка Горчев!) и убогой метафизики (не стоит). Все личное, кроме рисунков, делает меня старомодной, все безличное не делает меня постмодерном. Еще я не умею делать отступы на дайриках.