Проснулась — меня не колотит. Каждое утро (и вообще после всякого сна, поэтому я перестала спать днем) меня колотило, а тут — бац! и прошло. В университет оделась как вдова бурлеска: черно-белый трикотаж в полоску. Зарисовала перекресток, где когда-то сбили мою родную бабушке — мне незнакомую — Маню. Зарисовала по нужде, а не из позы — нужно было долго ждать Аню.
На кафедре разлеглись на столе: в коридоре ремонт. | Слышно, что все матерятся, но матерятся без фантазии. Стоит наш звездный мальчик: белые водолазка, брюки и мокасины.
— Ангел, спроси, ангел ли он, — закатывает глаза Аня. В сотый раз осуждаем белую водолазку, какая пошлость. В одном туалете идет дождь, в другом девочки зевают на зеркала. Девочки, а не блядины.

Вечный Ярослав опять в черном, хвастается вещами из рюкзака. На лекции перед нами никто не сидит, сразу становится так капризно. Герман заводит любимое: про негров. Как он рисовал студентам из Нигерии ворона, чтобы показать, что ворон такой же черный, как и они. Я понимаю, что он похож на отца Лоры Палмер и что я обязана поставить “родной город — Твин Пикс”, как все педовки-киноманки.

Черной гелевой ручкой рисую кольцо на безымянном пальце. Прищуриваюсь, оцениваю, окольцовываю еще мизинец “give me hope in silence it's easier it's kinder”. Ане в смске угрожают, что убьют себя. Дразню ее своими секретами, заворачиваю юбку так, что видны бедра — волосатенькие, как заячьи щеки. Безразличная шлюха Нетли.

Когда Герман опирается на парту, его руки оранжево светятся. Сразу вспоминаю себя, наклонившуюся к тележке из калужского супермаркета, полной дешевых продуктов в белой упаковке, — мои ноги как будто погружены в воду — такие зеленые. В первую очередь человек красив кожей.

Через ряд мальчик пишет красным пером. Тянет носочки вверх: только что задал Герману вопрос, поэтому смущается. Мы, конечно, охуеваем, потому что перо-то красное. Откуда здесь красный?

После лекции все равно, через сколько минут начнется новая: на улице стемнело и спешить некуда. Я пытаюсь приблизиться к отражению фонаря, постепенно садясь на корточки. Ничего не выходит.
— Интерлейс, — замечаем со знанием дела.
По дороге домой рассуждаем о том, что все бабы блядищи, а мы — пизды.

Мне, как и Лоре Палмер, идет улыбаться!