Когда Л. была совсем маленькая, а книги со слогом Джейн Остен не казались немного неудобоваримыми и неземными, Л. вместе с сестрой ходила в детский сад. За обедом они по обыкновению ничего не ели — манная каша, которую там давали, была синего цвета, как синюшные щеки тамошнего сторожа, злоупотреблявшего горячительным и бритьем. Помазок его был нечист, а щеки выглядели резиновыми. Все знали, что он частенько захаживал к поварихе, но никто не знал, чем они вместе занимались. С периодичностью раз в неделю они ссорились, и тогда повариха выставляла его с кухни, а щеки ее шли пятнами. Сторож ходил с виноватым взглядом и питался бутербродами. Нянечки шептались и делали многозначительные глаза, но Л. и ее сестре было скучно наблюдать за подобным резонансом Общества взрослых. Именно с большой буквы, потому что в ином случае Общество детей было бы невозможным ему противопоставить. К сожалению, сестры даже не узнали, чем закончились данные отношения. В тот день подавали луковый суп, а у поварихи целый день был красный нос. Сложно сделать какие-либо выводы, если нос становится свекольного цвета в тот день, когда подают луковый суп.

Дело даже не в отношениях, а в манной каше. Из-за стола запрещалось выйти, пока ее не съешь, а есть ее оставалось возможным до конца тихого часа. Когда каша остывала, она не начинала разделяться на составляющие, а, наоборот, становилась тягучей, такой тягучей, что из нее можно было лепить небольшие замки и даже оставалось на рыцаря с рыцарским конем.
Ее переворачивали блином то вверх, то вниз на тарелке. Некоторым удавалось нацепить ее на голову соседу. Но все исправно не ели, потому что спать хотелось ровно в такой же степени, в какой хотелось есть. За это, конечно, наказывали: провинившихся ожидала раскладушка в коридоре. Поэтому каждый тихий час в коридорах создавали заторы раскладушки, полные заговорщицки настроенных детей. Нянечки и воспитательницы негодовали, но подчинялись Режиму и Расписанию. Егоз и Шалунов сначала старались тихо успокоить, а потом торжественно сопровожали в угол, Плаксам же было выделена почетная раскладушка рядом с кроватью воспитательницы (потому что плаксы требовательны), на Неспящих смотрели укоряющим взглядом и обещали "рассказать маме и папе о недостойном поведении во время того, как все остальные дети мирно посапывают в своих кроватках", Вопрошающих мягко отбривали. Можно еще много рассказать и о детских видах, и об Л., и о ее сестре, и о мальчике, который любил сплетать простыни, и о картофельном носе, и о гусиных ногах вечером в дорожке лунного света, но моя манная каша уже остыла. Слишком много отвлеченностей и ответвлений было в моем рассказе. Пора спать.