And Spring herself would scarcely know that we were gone.

Начало. Однажды перед моим Днем рождения он пришел ко мне в натянутой до носа шапке и с букетом желтых тюльпанов. Я получила неловкий поцелуй в висок. Смотрела круглыми испуганными глазами.
Когда мы в прошлый раз крупно поссорились, я не могла пить его чай, потому что он заканчивался. Я буду до мельчайших подробностей помнить это время. Помнить то, как мы стояли в толпе около музея и как он держал меня за руку. С какой нежностью всякий раз обнимал. Слушал меня. Сейчас я вдыхаю запах его книжки с повестями про Карлсона. Смотрю на диски, подписанные его корявым почерком. Когда мы расставались, я держала телефон плечом, а руками вытирала вылившуюся из ванны воду. Чаша терпения переполнилась, веревка оборвалась, больше нет никакого "подвешенного состояния". Мне, конечно же, совершенно все равно, мне плевать.

Сегодня он приходил отдать мне книгу. Капли дождя висели у него на носу. А я... А что я могла сказать? Сижу с каплями на носу, с белыми костяшками пальцев, ем лимон. Слушаю записанный ему The Birthday Massacre.

- Мне показалось, что ты хотела что-то сказать.
- Нет, все было так неожиданно, я ничего не смогла придумать.

Сухая электронная заметка: "Мне жаль, что так все получилось. Не простудись".
Можно было сказать ему возвращаться, забыть все к чертям. Но не смогла. Потому что у меня уже есть человек, у которого я вряд ли когда-нибудь буду. А он не понимает, что дело не в его несоответствии. А я не могу ему рассказать, не могу облечь в слова. Он игрок в русскую рулетку, где только половина холостых выстрелов. Ортодоксальный "Или-или".

Теперь у него появились мысли о ненависти ко мне. Он считает меня пустой и не способной испытывать чувства, упрекает меня в том, что я давно его не бросила, не вслушивается ни в одно слово. Потому что они пусты и состоят из каких-то безжизненных фраз документального кино. Привет-пока. Наверное, это к лучшему.
Наверное, все это просто рассказ о том, чего никогда не было.

Поплачь, девочка. Когда-нибудь станет легче.